Иной имел мою аглаю
Этой работе Адель отдалась с исключительным рвением, которое с течением времени не только не ослабевало, но еще усиливалось и в конце концов стало причиной самых драматических событий в ее жизни. Этой жалобой она поставила в довольно неприятное положение Жозефа де Габриака, который в это время состоял в Петербурге французским уполномоченным в делах. В следующем стихе свое увлечение он зовет лишь притворством, но не отрицает, что увлечение было им выказано. Не отличился в жарком деле Непостоянный генерал.
Тираж: экз. Алексей Пьянов. Стыдливость угрюмых дураков несколько слов к читателю , стр. Гавриилиада поэма , стр. Граф Нулин поэма , стр. Монах поэма , стр. Царь Никита и сорок его дочерей стихотворение , стр. Красавица, которая нюхала табак стихотворение , стр. Юрьеву «Здорово, Юрьев именинник!.. Ты и я стихотворение , стр. Вишня стихотворение , стр.
Дельвигу стихотворение , стр. Христос воскрес стихотворение , стр. Десятая заповедь стихотворение , стр. Из письма к Вигелю «Проклятый город Кишинев!.. Телега жизни «Хоть тяжело под час в ней бремя Рефутация г-на Беранжера стихотворение , стр. Сравнение стихотворение , стр. На Каченовского стихотворение , стр. На Стурдзу «Холоп венчанного солдата Мансурову стихотворение , стр. На Аракчеева «Всей России притеснитель Пушкин вообразил себе, что он в нее влюблен, беспрестанно на нее заглядывался и, подходя к ней, шутил с нею очень неловко.
С большим трудом удалось мне обратить все это в шутку и заставить его улыбнуться». У Давыдовых было две дочери, а не одна. Но, по-видимому, старшая из них, Екатерина, родившаяся в г. Таким образом, нужно думать, что в его рассказе речь идет о младшей дочери, Аделаиде, или Адели, как обычно звали ее в семье. Лет же ей было не двенадцать, как на взгляд определил Якушкин, а всего десять и во всяком случае меньше одиннадцати, потому что она родилась в году. Что именно происходило у Пушкина с этим ребенком, мы объяснить отказываемся, потому что, кроме приведенного свидетельства Якушкина, никаких данных у нас нет, а рассказ Якушкина очень неясен.
Возможно, что он невольно сгустил краски, потому что Пушкин вообще неприятно удивлял его всем своим поведением. Это предположение тем более допустимо, что замеченное Якушкиным вряд ли могло бы укрыться от огромной семьи Давыдовых и Раевских, и если бы все было совсем так, как описывает Якушкин, то Пушкину не постеснялись бы дать надлежащие указания, как ему следует себя вести с девочкой.
Комментаторы Пушкина все же были как бы загипнотизированы якушкинским рассказом.
Стихи, написанные Пушкиным два года спустя и, должно быть, поднесенные Адели при вторичном посещении Каменки, комментаторы единогласно признают «неподходящими» для посвящения столь юному существу.
Эти двустопные ямбы, для которых Пушкин отчасти воспользовался кое-чем из лицейских своих стихов, общеизвестны. Приведем их все-таки для наглядности:. Рылеев, в руках которого очутились стихи к Адели, напечатал их в Полярной звезде на г. Тут он, конечно, хватил через край, но им придуманное заглавие все же показывает, до какой степени невинными представлялись эти стихи современникам, еще не завороженным записками Якушкина.
Точной даты этого события у нас нет, но вполне правдоподобно, что оно произошло именно в или году. Как бы то ни было, в г.
Россет впоследствии Смирновой , которая тогда же отметила в дневнике своем, что при посещении института государем «все восхищались голосами Давыдовых-Грамон». В ту же пору произошло знакомство Давыдовых с двадцатидвухлетним подпоручиком Михаилом Петровичем Бестужевым-Рюминым.
События развивались быстро. К концу г. Екатерина Александровна была уже невестой Бестужева. Однако этому браку не суждено было состояться: ему решительно воспротивились родители жениха, считавшие, что по своему служебному и имущественному положению он вообще не вправе жениться.
Ее дальнейшая жизнь протекала в общем счастливо. Нельзя того же сказать о ее младшей сестре. Пожелания Пушкина не сбылись. Так рассказывает А. Лобода, автор известной статьи «А. Пушкин в Каменке». Эти сведения, крайне скудные и столь же неточные, мы имеем возможность дополнить и исправить на основании документов из находящегося в Париже семейного архива маркизов де Габриак. Александр Львович Давыдов умер в г. Однако переход в католичество по крайней мере одной из его дочерей произошел гораздо раньше.
Дело в том, что Екатерина Александровна не долго помнила Бестужева. Через пять месяцев после его казни она вышла замуж за француза, маркиза Эрнеста де Габриак. Он родился в эмиграции, в Гейдельберге, в г. Последовательно состоял он при посольствах в Турине, в Петербурге где, вероятно, и познакомился со своей будущею женой , в Мадриде, в Стокгольме.
Его свадьба с Екатериной Александровной состоялась в Париже, 12 декабря г. Незадолго перед тем он был назначен на дипломатический пост в Бразилию, куда молодые и отправились. Там, в Рио-де-Жанейро, через год родился у них первый сын, названный Александром. Тем временем во Франции назревали политические события, отразившиеся на карьере де Габриака. Радея о судьбе внучатной своей племянницы, Полиньяк вскоре назначил ее мужа посланником в Берн.
В конце года Габриаки вернулись в Европу, но их пребывание в Берне оказалось непродолжительно. Настала июльская революция года. В своем падении Полиньяк увлек за собой своего ставленника, и в середине августа, вслед за восшествием на престол Луи Филиппа, де Габриаку пришлось подать в отставку.
На время карьера его пресеклась. Выдающейся красоты, свойственной ее матери, Адель не унаследовала. Однако, насколько можно судить по портретам, она была миловидна. Для суждений о ее характере, о наклонностях и о том, как складывались ее воззрения, у нас нет никаких данных.
Лобода, вероятно, прав, приписывая ее обращение в католичество влиянию Аглаи Антоновны. Но в датировке событий он ошибается. Из этого письма и из рассказа, с ним связанного, совершенно ясно, что к г.
Адель давно уже находилась в Париже и не только сама была католичкой, но и вела католическую пропаганду среди протестантов. Таким образом устанавливается, что она с матерью переселилась в Париж и переменила религию еще при жизни отца. Тут подходим мы к обстоятельству, которое до сих пор не было известно никому из писавших о семье Давыдовых.
По всей видимости, Аглая Антоновна покинула «величавого рогоносца» еще за несколько лет до его смерти, увезя с собою Адель, но оставив в России сына Владимира, который был на шесть лет моложе Адели.
Не стоит приводить полностью это пространное послание, наполненное преимущественно сообщениями о родственниках и знакомых. Характерно в нем то, что в нем нет ни единого упоминания об Аглае Антоновне. Сердце мое обливается кровью всякий раз, как я о вас думаю. Это настоящая пытка. Видно, мы созданы для страданий». Под «своими» Александр Львович здесь разумел, конечно, Адель и Владимира, который в это время находился в Петербурге. Последние годы жизни Александр Львович коротал в своем имении Грушовке, Киевской губернии, от нечего делать сочиняя романсы.
Если ты найдешь его чего-нибудь стоящим, перепиши и пошли Адели». Романс, к сожалению, не сохранился. Александр Львович умер в один из первых дней г. Вслед за тем вдова очень скоро вышла замуж за французского генерала с г. Можно догадываться, что новый избранник ее сердца уже и раньше был с нею близок. К моменту свадьбы ему было уже под шестьдесят лет он родился в г. Она, следовательно, как бы поменялась ролями с младшею дочерью: сама вышла замуж, когда, быть может, пора было ей пойти в монастырь, а дочь постригла в монахини, когда той пора было выйти замуж.
Аглая Антоновна, как и ее старшая дочь, занимала очень видное положение в высшем парижском свете. Однако же, как это ни странно, о замужестве Екатерины Александровны и о монашестве Адели в России, по-видимому, знали только ближайшие родственники.
По крайней мере Смирнова, которую нельзя упрекнуть в отсутствии интереса к чужим биографиям, в течение целых тридцати лет ничего не знала о судьбе бывших своих подруг по институту. Только в — г. Голые стены, messe basse, на завтрак minestra итальянская, т. О монастырской жизни Адели мы можем судить лишь по отрывочным сведениям и намекам, содержащимся в ее книге, а также по нескольким документам семейного архива, в котором, к сожалению, отсутствуют письма самой Адели и ее старшей сестры.
Однако, хоть и с большими пробелами, эту жизнь в основных чертах можно восстановить. Прежде всего приходится сказать, что Смирнова представляла ее себе неверно. Обучение детей никогда не входило в круг монашеской деятельности Адели Александровны.
С самого начала она посвятила себя делу католической пропаганды, которую вела под руководством уже упомянутого о.
Иван Сергеевич Гагарин. Этой работе Адель отдалась с исключительным рвением, которое с течением времени не только не ослабевало, но еще усиливалось и в конце концов стало причиной самых драматических событий в ее жизни.
Среди объектов ее миссионерской деятельности русских, повидимому, не было. Работала она среди англичанок, американок и отчасти немок. Недаром одна американка, совсем уже было обращенная, но буквально сбежавшая в последнюю минуту, перед самою исповедью у о. Неофитов она доводила до очень высоких ступеней экстаза: им являлись видения.
Шли годы. Де Габриак, муж Екатерины Александровны, в г. Адель по-прежнему жила в монастыре и занималась пропагандой. Однако в ее отношениях с монастырским начальством постепенно образовалась трещина, причины которой в точности невозможно выяснить.
Как ни странно, осложнения возникли в связи с проповеднической деятельностью Адели. Адель считала, что чем больше рвения вложит она в свою работу, тем лучше. Монахини находили, что ее горячность выводит ее за пределы скромности и смирения, налагаемых обетом; ее уверенность в том, что она особливо избрана самим Богом для прославления Веры и Церкви, казалась им недозволенною гордыней.
Эти принципиальные разногласия осложнялись тем прискорбным обстоятельством, что Адель, кажется, имела основания подозревать некоторых монахинь в зависти и личных интригах. Не следует упускать из виду и то, что русское происхождение Адели, как и ее былая принадлежность к православию, делали ее до некоторой степени чужеродным явлением в общем составе монастыря. В году очутилась там и Адель, отправленная, по-видимому, для перемены окружающей обстановки.
Но и в Риме она занялась пропагандой среди тамошних протестантов. От пребывания в столице католического мира горячность ее, конечно, не ослабела, а возросла. Дело дошло до того, что какой-то протестантский священник объявил ее «существом сверхъестественным», произнес против нее целую проповедь и запретил своей пастве общаться с нею. Рассказы об этом дошли до Парижа, как водится, искаженные до нелепости: говорили, что какой-то английский священник склоняет Адель ехать в Англию для пропаганды католицизма!
Поняв, однако, что отправкой Адели в Рим они только подлили масла в огонь, монахини стали звать ее обратно в Париж, но она не хотела ехать. Можно себе представить, каково было ее душевное состояние. Монахини всполошились и всполошили ее сестру.
Перспектива скандала, неминуемого в этом случае, с этих пор отравила жизнь Екатерины Александровны. Герцог Аженор де Грамон, племянник Аглаи Антоновны и двоюродный брат сестер Давыдовых, был в это время французским посланником в Риме. Екатерина Александровна обратилась к нему с просьбою навести справки об Адели. Дорогая Катенька, я получил ваше письмо от 4 числа и передал Адели то, которое было к нему приложено.
Я рад, что могу совершенно успокоить вас касательно состояния ее мыслей и подтвердить вам, что она как нельзя более далека от намерения не подчиняться своему духовному начальству.
Адель до глубины сердца восчувствовала те воздействия, которые на нее были оказаны. Она от них очень страдала и несказанно ими взволновалась, но в своей горести осталась как нельзя более верующей и смиренной. Беда в том, что часто ее слова и письма не очень хорошо выражают ее мысль.
Я это заметил и постарался ее понять. По-моему, это святая, и я уверен, что вы подумали бы то же самое, если бы видели, сколько веры и самоотречения в ней заключено. Она ничуть не горда, сердце ее смиренно, как и ее мысль, и эти добродетели, должно быть, очень сильны в ней, если они так пересиливают природную живость ее характера. Талант и успех, с которыми она обращает всех встречающихся ей протестантов, похожи на чудо, и, признаюсь, я лично боялся бы препятствовать предначертаниям Провидения, если бы сказал хоть одно слово, чтобы ее отклонить с этого пути.
Никакой английский священник не пытается, как вы, видимо, думаете, подбить ее на поездку в Англию, чтобы там обращать людей в католичество. Никто ей не предлагает покинуть конгрегацию. Она чувствует себя здесь спокойной и счастливой не потому, что предпочитает здешнее пребывание парижской обители, а потому, что не чувствует здесь вокруг себя тех низких интриг, жертвой которых она была.
Не прискорбно ли, в самом деле, что низкопробные сплетницы вроде м-м Рам могут так влиять на судьбу человека, который настолько их выше. Адель мне оказывает доверие, спрашивает моих советов. Однако я говорил с нею так, как вы хотели; я нашел, что она твердо решила никогда ничего не делать без ведома и согласия ее Духовных Матерей. Я бываю у нее каждую неделю, и вы можете быть уверены, что ей никогда не придет в голову опереться на преимущество, которое мне дается моим положением, чтобы уклониться с пути ее долга….
Последняя фраза этого письма нуждается в пояснении: она показывает, что в монастыре боялись, как бы Адель, пользуясь протекцией своего кузена, не апеллировала к самому Папе в своем споре с монахинями. Такие опасения были, как видим, напрасны, но все-таки Грамон испросил для Адели частную аудиенцию у Пия IX. Адель привела с собою целую группу протестанток, над обращением которых она в то время трудилась.
При виде Папы она упала ничком, залилась слезами и не могла выговорить ни слова. Папа сам ее поднял, благословил и сказал: «Бедное дитя, представьте мне вашу паству».
За первой аудиенцией последовала вторая, во время которой Адель, имея в виду препятствия, чинимые ей, просила Папу дать ей особое благословение на то дело, которому она себя посвятила. Слова Папы Адель затвердила наизусть, но призыва к смирению в них не расслышала или не захотела расслышать. Через несколько времени она вернулась в Париж, но ее отношения с монастырем были уже в корне испорчены. Подробных и конкретных данных об этих событиях мы не имеем, но их общие очертания можно восстановить.
Судя по рассказам, заключенным в ее книге, Адель прожила в Париже по крайней мере до начала г. После этого мы вновь находим ее в Риме. Ее раздражение к этому моменту, очевидно, достигло очень высокой степени. Родные были встревожены и недовольны ее поведением. Весьма показательно в этом смысле письмо к ее сестре, написанное 2 апреля г.
Теперь он пишет:. Нельзя в них не распознать тревожные черты некоторого беспорядка в представлениях и ослабления в мыслях, вследствие чего порождения пылкого и немного расстроенного воображения принимаются за действительные события.
Я еще надеюсь, что эти странности суть временное следствие нездоровья и что впоследствии природа естественным образом уймет это возбуждение.
В словах де Грамона чувствуются тревога и досада, отчасти вызванные тем, что Адель сообщила сестре неверное сведение о предстоящей будто бы его отставке. Однако в «расстроенное воображение» Адели и чуть ли не в ее душевную болезнь, на которую он намекает, он, видимо, сам не верит и пишет об этом лишь для того, чтобы навести Екатерину Александровну на очень выгодную идею: пользуясь экзальтацией и несомненной нервической возбужденностью Адели, выставить ее больною в глазах монахинь.
Если бы это удалось, то была бы отстранена опасность, более всего пугавшая родственников: опасность разрыва Адели с монастырем. В монастыре, однако, всего менее были склонны смотреть на Адель как на сумасшедшую. Она таковой и не была. Это видно хотя бы из того важного обстоятельства, что, когда в г. Иваном Гагариным Славянская библиотека, находящаяся и ныне в том же доме.
Понлевуа оставался духовным руководителем Адели вплоть до г. Монастырское начальство не могло прямо препятствовать Адели в ее миссионерской работе, в особенности после полученного ею благословения самого Папы. Но пассивное сопротивление оказывалось. Между тем прежние рамки работы уже не удовлетворяли Адель. Она видела упадок религиозного чувства среди французов-католиков, у нее возникали обширные планы, для осуществления требовавшие денег.
Она задумала устроить воскресную школу для бедных, детей и рабочих. Монастырь ей отказал в необходимых средствах, и она, через посредство леди Марии Гамильтон, бывшей принцессы Баденской, которая была дочерью Стефании Богарнэ, обратилась к Наполеону III с просьбой разрешить устройство лотереи, доход с которой пошел бы на организацию и содержание школы.
Император отнесся к замыслу сочувственно, но поставил условием, чтобы монастырь поддержал ходатайство Адели. Монахини от этого уклонились, и лотерея не состоялась. Монастырские власти отказались поддержать проект Адели не только потому, что хотели ей досадить. Была у них и причина более уважительная. Ее проповедническая деятельность была вообще сопряжена с расходами. С тех пор как монастырь по тем или иным соображениям стал отрицательно относиться к этой деятельности, он прекратил и финансовую ее поддержку.
Тогда Адель, как это ни странно, на свой страх и риск пустилась в какие-то денежные спекуляции, весьма смущавшие монахинь, которые ей вполне справедливо указывали, что, дав обет бедности, она не должна «смешивать финансовые проекты со служением Богу». Но этого мало.
Спекуляции требовали оборотных средств, за которыми Адель не раз обращалась к Габриакам, суля им большие прибыли от участия в деле. Габриаки ей отвечали отказами, вполне решительными, порой даже резкими. Тогда Адель, видимо, вовлекла в свои замыслы других лиц, в результате чего у нее образовались долги. Возможно, что случилось и обратное, т. Во всяком случае, эти соблазнительные поступки еще более осложнили ее отношения с монастырем, который был по-своему прав, не желая разделять с нею ни моральную, ни денежную ответственность за поступки, совершаемые против его воли.
Положение делалось все более нестерпимо для обеих сторон. Вдова поехала гостить к своему сыну Жозефу, который в это время состоял секретарем при французском посольстве в Баварии, но временно находился со своей семьей в Зальцбурге. Благодаря отсутствию Екатерины Александровны из Парижа мы имеем несколько писем, относящихся как раз к тому моменту, когда между Аделью и монастырем назрел окончательный разрыв.
Устрашенные предстоящим скандалом и встревоженные, как бы им не пришлось платить сделанные Аделью долги, родственники приступили к оживленному обмену мнений.
На этом он особенно советовал настаивать перед монастырским начальством. Тут же, противореча себе, рекомендовал он обратиться к старшему сыну Екатерины Александровны, Александру де Габриак, чтобы тот воздействовал на Адель: Александр де Габриак был священником-иезуитом и другом о. Наше дело в этом прискорбном событии одно: соединить усилия для того, чтобы помешать скандалу».
Оно до нас не дошло, но его содержание явствует из других документов. Однако было уже поздно. Письмо де Грамона помечено 15 октября.
В тот же день о. После многих перипетий Адель склонилась к последнему. Que pouvais-je faire Madame? Я была вынуждена потребовать только того, чтобы она отказалась от обращения протестантов.
Эта мера была решена давно, и принять ее сделалось настоятельною необходимостью вследствие неблагоразумия матери Адели, которая весьма часто самым тяжелым образом нарушала не только приличия, но и интересы Конгрегации.
На это она не пожелала согласиться ни под каким условием и несмотря на все меры, которые я приняла, чтобы облегчить ее огорчение; ибо я не упускала из виду, до какой степени было бы для нее чувствительно бросить дело, совершенно, однако же, выходящее за пределы нашего Устава.
Что я могла сделать? Я не могла воспротивиться, несмотря на глубокую мою скорбь и твердое убеждение, что этой бедной Матери предстоит весьма печальное будущее.
