Монахиня из разведки читать, Читать онлайн Кто вы – Ален Жут, или Мистрали должны умереть бесплатно
Раненый Юрий Смирнов уже поставил на себе крест — мороз, большая потеря крови и перебита нога. Глава 2 Фильм о дворнике-подвижнике В девять вечера центр не бывает безлюдным. Старик опустился на колени, не понимая, что с ним происходит…. Так, наверное, поют призраки, подумала она. А ещё сильнее ропщут, когда вспоминают, сколько вложено народных средств в болотные дворцы, совершенно нерентабельные — одной краски на ремонт сколько уходит.
Жители в нем не пострадали. Еще одна женщина погибла в гаражном кооперативе, куда она вместе с сыном пришла кормить собак. К большому горю, женщина погибла на месте. За жизнь ее сына борются медики, у мужчины осколочные ранения затылочной части головы, плеча и грудной клетки, — написал Гладков в своем телеграм-канале.
В связи с повышенной опасностью в Белгородской области 17 и 18 марта не будут работать торговые центры, 18 и 19 марта ученики школ и колледжей Белгорода и восьми районов региона освобождены от занятий. И до этого. Именно для того чтобы сорвать голосование, для того чтобы запугать людей, — сказала Захарова в своем выступлении на мероприятии общества «Знание».
Как рассказал РИА Новости губернатор региона Дмитрий Азаров, в результате атаки вспыхнул пожар на установке по переработке нефтепродуктов. Там начался пожар. Площадь составила квадратных метров. Там пожар удалось устранить через полчаса. Один из очевидцев, снявший происшествие на видео вероятно, сотрудник предприятия , описывает ситуацию двумя словами: «Всё, хана».
ФСБ сообщила, что задержала россиянина, который по заданию украинской разведки планировал теракт на железнодорожном узле Транссибирской магистрали в Свердловской области. Об этом сообщает РИА Новости. Мужчина был завербован украинскими спецслужбами во Львове, он должен был устраивать сходы железнодорожных составов, перевозящих грузы в интересах специальной военной операции.
При задержании возле железнодорожной ветки он кричал, что просто «гуляет здесь». Задержанный рассказал, что ему поручили изготовить «костыль» — устройство, с помощью которого можно было бы устроить сход состава с рельсов. Минюст РФ пополнил список иноагентов. Ранее он заявил в соцсетях, что у него нет работы и заканчиваются деньги. Теракт 22 марта. Наш Telegram. Репортаж: новая серия. Что строят в городе. Проблемы с автобусами. Северяне на ТВ. Изнанка города: смотрим. По данным властей, за 16 марта в городе были повреждены квартир в 22 многоквартирных домах, частный жилой дом, два социальных объекта и 64 автомобиля.
Светлая кожа, волоски на запястьях и груди, голубые глаза. Скулы явно не монгольские. Однако женщину заинтересовало совсем другое. Она показывала на знаки, покрывавшие бедра мумии. Айк направил на них свет и застыл. До Айка наконец дошло. Надписи делались не на трупе. Человек писал сам, пока был жив. Он использовал для записей собственное тело. Потому и вверх ногами. Несчастный оставил заметки на пергаменте, который всегда при нем. Теперь Айк видел, что буквы не написаны, а безжалостно вырезаны на коже.
Везде, куда бедняга мог дотянуться, он нацарапал свои последние мысли. Часть записей разобрать было невозможно — из-за пыли и копоти, — особенно ниже колен и на лодыжках. Да и остальное казалось непонятным и бессмысленным бредом. Цифры вперемежку со словами наползали друг на друга, больше всего на внешних сторонах бедер, где, как, по-видимому, считал писавший, должно было хватить места для других заметок. Самой понятной оказалась надпись на животе. Туристы напряглись.
В самом деле, почему этот измученный человек выбрал для своего некролога цитату из самой известной любовной трагедии? Из повести о двух враждующих семействах и о любви, что превыше ненависти?
Между прочим, в высокогорных монастырях люди часто подвержены галлюцинациям. Обычное явление. Даже далай-лама об этом шутил. И Шекспира читал. Стало быть, родился на свет не больше чем пару-тройку веков назад. Разговор стал напоминать салонную игру. Первоначальный испуг окончательно сменился каким-то патологическим оживлением. Айк не ответил. Он вплотную приблизил лицо к лицу мумии, пытаясь найти разгадку. Кто повесил на тебя золотые оковы? Окаменелые глаза смотрят равнодушно.
На лице хитрая гримаса, словно мертвец потешается над любопытными гостями. Подошел Оуэн и прочитал вслух:. В самом деле, на левом плече была татуировка: буквы «RAF»,[3] а над ними орел. Выполнено с профессиональным качеством. Айк взялся за холодную руку. Он нагнулся и стал разглядывать буквы, чувствуя себя дешифровщиком. Читая строчку за строчкой, Айк пытался размотать весь клубок до конца.
Водил по буквам ногтем, складывая фразы и мысли. Его спутники отошли, предоставив ему разбирать записи. Айк попытался начать с другого конца и, казалось, уловил какой-то смысл. И все равно — ничего не понимал. Вынул топографическую карту Гималаев, отыскал широту и долготу, фыркнул — все совпадает! Айк перевел взгляд на то, что когда-то было человеком. Снова посмотрел на карту.
Неужели такое возможно? От аппетитного запаха кофе, приготовленного в поршневой кофеварке, Айк даже прищурился. Ему протянули пластмассовую кружку. Айк поднял взгляд. Голубые глаза Коры смотрели дружелюбно. Это согревало лучше любого кофе. Он принял кружку, пробормотал какую-то благодарность и вдруг почувствовал, что у него дико болит голова. Прошло уже несколько часов.
В глубину пещеры грязными лужами ползли длинные тени. Туристы уселись на корточках вокруг походной газовой плитки, словно неандертальцы вокруг костра. Они растапливали снег и готовили кофе. Случилось чудо — Оуэн расщедрился и предложил всем свои личные запасы. Кто-то молол зерна, кто-то давил на поршень кофеварки, а кто-то тер над чашками с готовым кофе кусочки корицы.
Люди действовали вместе. Впервые за целый месяц Айк готов был их полюбить. Он подозревал — хотя какие уж тут подозрения, — что Кора собирается его бросить. Перед выходом из Катманду она сказала, что работает на фирму в последний раз. А поскольку вся фирма состоит из них двоих, то понятно, кем недовольна Кора. Все это задевало бы Айка гораздо меньше, если бы речь шла о другом мужчине, денежной выгоде или более захватывающей работе.
Но дело было в нем самом. Айк «разбил ей сердце», потому что он — это он. Наивный мечтатель, плывущий по течению жизни, горный волк-одиночка. Именно то, что вначале привлекало Кору, теперь раздражало. Ей казалось, что Айк понятия не имеет о настоящей жизни — взять хотя бы сегодняшний разговор о туристах. Возможно, в чем-то Кора и права. Айк надеялся, что поход уменьшит возникший между ними разлад, что она вновь подпадет под то очарование, что всегда влекло и его.
Наверное, Кора просто устала за последние два года. Горные бури и банкротства утратили свою притягательность. В темноте краски переливались, как живые, а при свете стали какими-то блеклыми. Сплошные петли и изгибы, хаос какой-то. Ни начала, ни конца, ни середины. Айк успел нарисовать загадочную схему: фигура человека, вокруг — фразы, обведенные, как в комиксах, контурами и соединенные между собой стрелками и линиями.
Он отхлебнул кофе. С чего же начать? Сплошные загадки — и то, каким способом покойный рассказал о себе, и то, что он рассказал. Он записывал то, что приходило в голову, дополнял свои записи, блуждал среди многих правд, сам себе противореча. Словно человек, который, потерпев кораблекрушение, обнаруживает у себя ручку и начинает записывать все, что приходит на память. Айк водил пальцем по груди мумии. Надпись была понятной. А вот еще: десять, ноль, три, двадцать три — наверное, день его рождения.
Люди были по-детски разочарованы. Шестьдесят пять лет — ни о какой древности не может быть и речи. Вероятно, в этот день его сбили. Он совсем мальчишка, ему двадцать один год. Идет Вторая мировая война. Его призвали, или он пошел добровольцем. У него татуировка: «ВВС Великобритании». Его послали в Индию. Ему приходилось горбатить. Он яростно настукивал по клавиатуре портативного компьютера.
Летать над «горбами», то есть над Гималайским хребтом. Тогда весь район был частью Западного азиатского фронта. Жаркое местечко. Самолеты то и дело падали. Экипаж выживал редко. Он указал карандашом на последнюю дату. А может, дата его свадьбы, или окончания Оксфорда, или когда он впервые был с женщиной? Я хочу сказать, этот тип далеко не мальчик. Выглядит лет на сорок. Лично я думаю, что он прибыл сюда не больше двух лет назад — с какой-нибудь научной экспедицией.
Ясное дело, умер он не в тысяча девятьсот сорок четвертом, и было ему не двадцать один. Большой срок. Тьма, голод, тяжкий труд. Про священную гору Кайлас никто и не вспоминал. Всех увлекла возможность обследовать место крушения. Бернард и Клеопатра поняли, насколько это невероятно. Остальные промолчали, устыдясь своего невежества. Было далеко за полночь. Кофе, всеобщее возбуждение — в ближайшие часы вряд ли получится уснуть. Все — кто стоя, кто сидя — переваривали информацию.
Хотя Айк все равно прав. Речь идет о ручном животном. Животном, которое любят и балуют. В голосе говорившего слышалось возмущение, словно то ли Клео, то ли мертвец, а может, оба оскорбили лучшие чувства присутствующих. Но меня больше смущает другое слово — «возлюбленный» или «излюбленный». Очень двусмысленно, правда? Возлюбленный среди кого? И, самое главное, кем возлюбленный? Видимо, предполагается, что у него был какой-то хозяин?
Может, он был в японском плену. Помните фильм «Мост через реку Квай»? Что-то наподобие. И что касается вашего вопроса — «кем возлюбленный? Сам он, похоже, считал, что знает. Над левым коленом было одно, почти невидимое слово. А вот продолжение. Написано было так, как записывают стихи. Это из «Бытия». Адам и Ева. Зле вообще. Что тут удивительного? Он ненавидел своего мучителя и назвал его сатаной. Самое плохое, что пришло ему в голову. Кора чувствовала, но признаваться не хотела и нахмурилась.
Ее рассудительность граничила с упрямством. На следующее утро Айк обнаружил, что вход в пещеру завален снегом до высоты баскетбольного кольца. Исписанная мумия утратила прелесть новизны, люди сделались раздражительными — давала себя знать скука. Одна за другой сели батарейки плееров, и скоро все остались без музыки, без своих ангелов, драконов, мирских ритмов и духовных целителей. Затем в походной плитке кончился газ, что означало нешуточные мучения для самых заядлых любителей кофе.
И то, что кончилась туалетная бумага, веселья тоже не прибавило. Айк делал, что мог. Наверное, во всем штате Вайоминг он единственный из детей учился играть на флейте и никогда не принимал всерьез слова матери о том, что когда-нибудь это пригодится. И вот мать оказалась права. Айк носил с собой пластмассовую флейту; в пещере она звучала очень красиво.
В конце каждого пассажа — он играл Моцарта — слушатели аплодировали, но потом опять впали в уныние. На третий день утром куда-то подевался Оуэн. Айк не удивился. Ему доводилось видеть, как альпинисты, застряв в гоpax из-за такой вот бури, впадают в депрессию и порой становятся совершенно непредсказуемыми. Вполне возможно, Оуэн просто хочет привлечь к себе внимание.
Кора тоже так считала. По совету Айка остальные туристы тоже устроились по двое, соединив мешки, — все, даже Бернард. Только Оуэну пары не нашлось. Он неохотно расстегнул мешок и выбрался, ощущая, как улетучивается тепло их тел. Вокруг царили мрак и холод. Из-за мумии пещера напоминала склеп. Встав на ноги, Айк размялся; ему стало неприятно, что все вот так разлеглись вокруг покойника.
Не рановато ли? Оказалось, что вход запечатан снежным заносом метра три высотой. Сверху его увенчивал основательный карниз. Из внешнего мира в пещеру не проникали ни звуки, ни свет. Пробивая ногой наст, Айк карабкался вверх, пока не уперся головой в потолок. Рубя снег ребром ладони, проделал небольшую щель.
Свет снаружи был серый, ураган шумел не хуже товарного поезда. Пока Айк любовался, щель успело замести. Следов никаких, да и не мог он пролезть через такой сугроб. Недаром бывший пилот ВВС писал, что «возродился из каменной утробы» и поднялся к «мучительному свету». Правда, вполне возможно, что Исаак описывал возвращение в реальность после длительной медитации. Однако Айк склонялся к мысли, что слова покойного — не просто метафора.
Ведь Исаак был солдат, его готовили к трудностям. Он — за это говорило все — человек мира материального. Так или иначе, Айк надеялся, что речь идет о каком-то подземном ходе. Если Исаак смог откуда-то прийти, быть может, Айку удастся попасть туда. Недовольно ворча, люди стали подниматься, расстегивать мешки. Включив налобный фонарь, Айк смотрел, как из мешков улетучивается теплый пар. Словно души отлетают. С этой минуты он не даст им присесть. Айк повел группу в глубь пещеры.
В одной стене было не меньше десятка расселин, но только две достаточно большие, чтобы пройти человеку. Как мог авторитетно, Айк разделил группу на две команды — в одной он сам, в другой все остальные. Оставайтесь друг у друга в пределах видимости. Не рискуйте. Не хватало нам еще растяжений… Если устанете и захотите отдохнуть, убедитесь, что все в сборе. Вопросы есть? Теперь сверим часы.
Айк дал им три пластиковые «свечи» — шестидюймовые цилиндры, наполненные светящимся веществом.
Чтобы их включить, достаточно немного согнуть. Слабое зеленоватое свечение такого устройства позволяет видеть лишь небольшое пространство, и хватает его на два-три часа.
Но «свечи» могут послужить маячками, если включать их через каждые несколько сотен метров. Вроде рассыпанных в лесу хлебных крошек. Встретимся на этом месте через час. И повернулся, чтобы идти.
Остальные не двинулись с места. Айк понял, что они не просто смотрят на него и Кору. Все ждут какого-то напутствия. Потом, на глазах у всех, поцеловал Кору крепким продолжительным поцелуем.
Кора на миг прижалась к нему, и Айк понял, что все у них наладится и дорогу они отыщут. У Айка никогда не было призвания к спелеологии. Он страдал клаустрофобией. И все же интуиция его не подводила. На первый взгляд восходить на гору и спускаться в пещеру — вещи совершенно противоположные. Горы дают человеку ощущение свободы — пугающее и раскрепощающее одновременно.
Пещеры, считал Айк, в той же степени его отнимают. Темные своды нависают над человеком, подавляя воображение и угнетая дух. Однако и в горах, и в пещерах приходится лазить по камням. По большому счету, принцип тот же самый. И Айк быстро освоился. Через пять минут он услышал какой-то звук и остановился. Все чувства Айка были на взводе.
Не просто обострены темнотой и тишиной, но как бы слегка изменились. Трудно объяснить словами явственный сухой запах пыли, порожденный горами, которые сами еще только рождаются, шершавое прикосновение лишайника, который никогда не видел света. Здесь нельзя полностью полагаться на зрение. Словно темной ночью в горах, когда видишь только малую часть мира, которую вырезает из тьмы узкий луч фонаря. До Айка донесся чей-то приглушенный голос. Он очень надеялся, что это Оуэн — тогда поискам конец, и можно будет вернуться к Коре.
Но, по-видимому, просто у коридоров была общая стена. Айк приложил к ней ухо — холодная, но не ледяная — и услышал, как Бернард зовет Оуэна. В глубине души, непонятно почему, шевельнулся животный страх. Так бывает, когда стоишь у входа в темный переулок, конец которого не виден. Все вроде бы как обычно. И все же сама обыкновенность стен и голых камней, казалось, таила неведомую опасность.
Айк посветил фарой. Он вглядывался в глубину известнякового коридора, в точности такого, как тот, где стоял сам, и не видел ничего пугающего. Вот только воздух был такой… нездешний. Чистый, как вода, почти живительный, словно дарующий просветление. Такие слабые, неуловимые запахи, что, казалось, их и нет. Что пугало еще больше. Коридор дальше расширялся и прямым туннелем уходил в темноту. Айк взглянул на часы — прошло тридцать две минуты.
Пора возвращаться к остальным. Уговор был встретиться через час. Но тут конец луча уперся во что-то блестящее. Айк не мог устоять. Это «что-то» посверкивало, словно маленькая звездочка. Если поспешить, все предприятие займет не больше минуты. Он уперся ногой и подтянулся. Проход был такой узкий, что пришлось лезть ногами вперед. Айк оказался по другую сторону лаза — ничего не случилось. Эта часть коридора была такой же, как остальные. Луч фонаря опять выхватил из темноты поблескивающий предмет.
Айк медленно провел лучом вниз, к ногам. Почти под самым ботинком луч от чего-то отразился — такой же тусклый блеск, как и там, в конце коридора. Айк поднял ногу. Золотая монета. Он замер. Кровь стучала в висках. Но он уже не мог остановиться…. Древность монеты сомнений не вызывала. Надписи стерлись давным-давно, края неровные. Чеканка явно самая примитивная. Нечеткий, расплывчатый профиль какого-то царя, а может, бога. Айк опять посветил вдаль. В темноте за первой монетой поблескивала еще одна, третья.
Может ли такое быть? Неужели Исаак убегал нагишом из какой-то подземной сокровищницы, роняя по дороге наворованное добро? Блеск монет казался зловещим, словно блеск чьих-то злобных глаз. Каменная пасть коридора вблизи была слишком светлой, в глубине — совсем темной.
Одна монета здесь, другая — там. Вдруг их нарочно разбросали? Он с трудом сглотнул и заставил себя спокойно все обдумать. Монета была холодна как лед. Айк ногтем поскреб засохшую пыль. Монета лежит здесь много лет, а может, десятилетий или даже веков.
Чем дольше он об этом думал, тем страшнее ему становилось. Ловушка предназначалась не для него. Никто не намеревался заманить вглубь именно Айка Крокетта. Нет, приманку положили в расчете на слепой случай. Скоро ли попадется жертва, значения не имело.
И терпение тут было ни при чем. Так же как рыбаки сыплют в воду прикорм, некто разложил тут приманку для случайного путника. Бросаешь в воду горсть каши, а рыба может приплыть, а может и не приплыть.
Но кто же здесь ходит? Ясно кто — люди вроде Айка. Монахи, торговцы, пропащие души. Для чего их завлекать? И куда?
Пожалуй, это больше похоже не на рыбалку, а на медвежью травлю. Айк кое-что припомнил. Его отец — они жили в Западном Вайоминге — обслуживал техасцев, которые неплохо платили, чтобы посидеть в засаде и «поохотиться» на бурых и черных мишек. Подготовить такую охоту — самое обычно дело, как коров пасти. Неподалеку от охотничьей стоянки — минут десять верхом — сваливаешь пищевые отходы, чтобы медведи привыкали к регулярной кормежке.
Когда приближается охотничий сезон, кладешь туда что-нибудь повкуснее. Айка и его сестру тоже подключали к этому делу. От них требовалось пожертвовать свои пасхальные сладости. Когда Айку было почти десять, отец взял его с собой, и тогда Айк увидел, для чего нужны конфеты. Перед мысленным взором Айка проносились картинки. Вот безобидная розовая конфетка, оставленная в лесу. Вот хмурый осенний день; висят убитые медведи, и там, где прошелся нож охотника, болтаются лоскуты шкуры. Вот ободранные туши — очень похожи на людей, только скользкие какие-то, словно пловцы, только что вышедшие из воды.
Не смея отвернуться от уходящего в темноту коридора, Айк сунулся обратно в лаз, проклиная шуршащую куртку, перекатывающиеся под ногами камни, проклиная собственное любопытство. Ему слышались звуки, которым тут было неоткуда взяться. Шарахаясь от собственной тени, Айк несся назад.
Ужас не проходил. Он мог думать только о том, как убежать. Айк добежал до большого зала, совершенно выбившись из сил. По коже ползли мурашки. Он добирался не больше пятнадцати минут. Не глядя на часы, он прикинул, что весь его поход занял не больше часа. В зале царила темнота. Никого не было. Айк остановился и с замирающим сердцем прислушался. Ни шороха. В дальнем конце зала светились надписи, обвивающие мумию, словно удивительной красоты змеи. Айк посветил по сторонам.
Сверкнуло золотое кольцо в носу. И что-то еще. О чем-то вспомнив, Айк снова посветил в лицо мумии. Луч дернулся, по стенам прыгнули тени. Какой-то обман зрения, или Айка подводит память? Он помнил сжатые в гримасе губы — ничего похожего на этот дикий оскал. Раньше виднелись только краешки зубов, а теперь зияет улыбка до ушей.
Но успокоиться он не мог.
А вдруг и труп тоже приманка? Загадочные надписи неожиданно начали приобретать пугающую ясность. Исаак — сын, отданный для жертвоприношения. Ради любви к Отцу. Айку приходилось участвовать в спасательных операциях, и натренирован он был отлично, хоть и не для таких случаев. Он захватил моток прочной веревки, затолкал в карман последний комплект батареек. Огляделся: что еще? Два белковых брикета, ножной браслет на липучке, карманная аптечка. Вроде бы должно быть что-то еще… Почему-то продуктов почти не осталось.
Перед тем как оставить главный зал, Айк посветил по сторонам. Разбросанные по полу спальные мешки походили на пустые коконы. Айк вошел в правую щель. Извилистый коридор равномерно уходил вниз. Влево, вправо, спуск все круче и круче. Отправить сюда туристов — пусть даже всех вместе — непростительная ошибка. Айк и сам не понимал, как он мог подвергнуть своих подопечных такой опасности. Правда, тогда он и не думал, что посылает их на риск.
А они боялись и оказались правы. Чувство вины стало невыносимым. Виноват ли он в том, что люди положились на него, то ли пирата, то ли хиппи? Айк замедлил шаги: из стен и потолка торчали края слоистой породы. Зацепи один край — и поползет вся стена. Айк попеременно восхищался и возмущался своими паломниками. Какое безрассудство — забрести в такую даль! И он теперь в опасности…. Если бы не Кора, он уговорил бы себя не спускаться ниже. В каком-то смысле она стала виновницей его храбрости.
Ему хотелось повернуться и убежать. Предчувствие, которое охватило его в том, другом коридоре, возникло снова. Ноги не желали нести его дальше; казалось, и мышцы, и суставы протестуют против дальнейшего спуска. Но Айк себя преодолел.
Вскоре перед ним оказался крутой спуск, и он решил передохнуть. Сверху, словно невидимый водопад, лилась струя ледяного воздуха. Источник ее терялся в темноте: фонарь давал слишком мало света. Айк протянул руку — холодный поток струился сквозь пальцы. Стоя на самом краю обрыва, он посмотрел вниз и обнаружил одну из своих химических «свечей».
Зеленоватое свечение было таким слабым, что он едва ее заметил. Айк поднял пластиковый цилиндр и выключил фонарь. Он пытался определить, как давно эту свечу активировали. Больше трех часов назад, но не больше шести. Выходит, он потерял счет времени. Для чего-то Айк понюхал пластик. Невероятно — ему почудился запах кокосового шампуня! Там, где на пути воздушного потока торчали слои породы, рождались едва слышные симфонии, состоящие из свиста, воя, птичьего щебета. Музыка камня. Айк сунул «свечу» в карман.
Воздух казался свежим, как снаружи. Айк наполнил легкие. Все инстинкты слились в одно ощущение, которое можно было определить как душевную боль. В этот момент Айк мечтал о том, о чем ему никогда не приходилось мечтать. Ему не хватало солнца. Он пошарил лучом по краям обрыва — вверх, потом вниз. Не прошли ли его спутники здесь? Там и тут луч выхватывал выступы и углубления — но никто, включая самого Айка в его лучшие годы, не смог бы здесь пройти и остаться в живых.
Пропасть такая, что перед ней должна была спасовать самая отчаянная вера в удачу. Должно быть, группа здесь свернула и пошла другой дорогой. Айк отправился обратно. Через сотню метров он отыскал место, где они свернули. Спускаясь, он не заметил расщелины.
А с обратной стороны она казалась разинутой пастью, из которой лилось слабое зеленоватое свечение. Чтобы пролезть в узкое отверстие, Айку пришлось снять рюкзак. Внутри коридора лежала вторая «свеча». Она светилась гораздо ярче первой. Сравнив «свечи», Айк установил приблизительный ход событий.
Туристы, конечно, свернули в этот коридор. И только один человек в группе обладал духом первопроходца в достаточной мере, чтобы повести людей в боковой ход.
Как и Айк, она ни за что не бросила бы Оуэна. Конечно, именно она настояла, чтобы они спустились в лабиринт. Ходов становилось все больше. Айк посмотрел в боковой коридор и увидел, что он раздваивается, а его ответвления, в свою очередь, дают другие ответвления.
Он ужаснулся. Кора невольно вела туристов — и его тоже — в неведомые глубины. Первое время группа еще отмечала свой путь. В некоторых местах были выложенные из камней стрелки. Повороты были помечены нацарапанными на стенах крестиками.
Но дальше все исчезло. Видимо, люди слегка приободрились и, осмелев, перестали ставить пометки. Но Айк находил их следы — черная отметина от скользнувшей подошвы, недавно отколовшиеся от стены камни — и не только.
Чтение следов заняло уйму времени. Айк взглянул на часы. Далеко за полночь. Девять с лишним часов, как он ищет Кору и заблудших паломников. Значит, они пропали окончательно. У Айка заболела голова. Он устал. Адреналин давно иссяк. Воздушных потоков больше не встречалось. Пахло не свежестью, а чревом пещеры, затхлой тьмой. Айк заставил себя разжевать и проглотить белковый брикет.
Он уже не был уверен, что найдет обратный путь, однако сохранял присущее ему, как альпинисту, присутствие духа. Его внимания требовали тысячи мелких деталей. Что-то он замечал, что-то пропускал. Трудность в том, чтобы видеть только нужное. Айк подошел к огромной дыре — большой горной воронке. Посветил фонарем в глубину и высоту. Несмотря на усталость, он испытал благоговейный трепет.
Со сводчатого потолка свешивались гигантские, как колонны, сталактиты. На одной из стен вырезаны огромные буквы «Ом». И десятки, а может, сотни древних монгольских доспехов висели на сыромятных ремнях, привязанных к каменным выступам. Словно целое войско призраков. Разбитая армия.
Желтоватый камень в свете фонаря был сказочно прекрасен. Легкий ветер покачивал доспехи, и они разбивали луч на миллионы искорок. На стенах висели прекрасные рисунки тангка,[5] выполненные на мягкой коже.
Айк прикоснулся к бахроме, обрамлявшей картину, и в ужасе отпрянул. Бахрома была сделана из человеческих пальцев. Кожа тоже была человеческой. Айк попятился, считая рисунки.
Не меньше пятидесяти. Кому же это принадлежит — монгольским ордам? Айк посмотрел вниз. У него под ногами оказалась еще одна мандала, шириной футов двадцать, сделанная из разноцветного песка. Ему приходилось видеть подобное в тибетских монастырях, но не такой величины. Как и мандала, нарисованная рядом с мумией, эта была совершенно непонятной — вместо обычных геометрических форм здесь было нечто, напоминающее скорее клубок червей.
Айк увидел, что его следы — не единственные на разноцветном песке. Изображение смазано во многих местах. Тут ступало несколько ног, и совсем недавно. Наверное, здесь прошла Кора со своей группой. В каком-то месте Айк потерял след. Коридор перед ним разветвлялся на несколько проходов.
Он вспомнил одно правило, которому его научили еще в детстве, — в любом лабиринте нужно сворачивать все время только налево или только направо. В Тибете принято совершать ритуальные обходы против часовой стрелки, и Айк свернул в левый ход. Выбор оказался правильным. Через десять минут он нашел одну из туристок. Айка окружали известковые отложения, такие ровные и гладкие, что почти полностью поглощали тени.
Ни острых углов, ни трещин, ни выступов, только легкая шероховатость и волнистость. Свет плавно скользил по стенам и оттого казался чистым, ничем не замутненным. Куда бы ни упал луч, везде рождалось молочно-белое сияние. Здесь была Клеопатра. Когда Айк повернул за угол, лучи их фонарей скрестились. Она сидела в восточной позе в самой середине освещенного коридора. Вокруг валялись золотые монеты — словно она просила тут милостыню.
Глаза ее светились мудростью и добротой — не к этому ли стремятся все паломники? Но Айка было не обмануть. Некоторые люди могут переносить одиночество, но большинству это только кажется. Айку приходилось видеть таких: и в горах, и в монастырях, и — однажды — в тюрьме. Многие повреждались в уме от длительного одиночества, от холода, голода или даже от неумелой медитации. А Клео, похоже, досталось всего понемногу. Потом вернемся за вами, — сказал Айк. Говоря, он вынул из фонаря батарейки — фонарь едва светил — и вставил последний комплект.
И Айк ушел, оставив Клео посреди молочно-белого сияния. Известняковый коридор уходил вглубь. Пол был ровный, Айку бежалось легко. Он неспешно трусил вперед, уверенный, что скоро догонит группу. В воздухе появился какой-то металлический привкус, непонятный, но странно знакомый. Недалеко, сказала Клео. Вначале были красные отпечатки ладоней на белых стенах.
Пористый камень впитал влагу, и Айку показалось, что это какая-то примитивная живопись. А следовало быть внимательнее. Он замедлил шаги. Ему нравилась веселая пестрота рисунка. Айк представил себе беспечных пещерных людей. И тут его нога шагнула в какую-то лужу, расплескав темную жидкость, которая не успела впитаться в камень.
Что-то красное брызнуло на стены; капли поползли вниз, оставляя на белом камне красные полосы. Кровь, понял Айк. Приземлился на носки, потом на мокрые от крови подошвы, поскользнулся. По инерции качнулся к стене, ткнулся в нее лицом, опрокинулся и упал. Фонарь слетел с головы и погас.
Айк привалился к холодному камню. Его как будто оглушили. Мир погрузился во тьму. Ни движения, ни времени, ни пространства. Айк перестал дышать. Как ни хотелось ему потерять сознание, приходилось быть начеку.
Внезапно неподвижность стала невыносимой. Айк откатился от стены; только сила тяжести и помогла ему определить, где верх, где низ. Он встал на четвереньки. Преодолевая отвращение и страх, стал водить руками по вязкой грязи, чтобы отыскать фонарь. Ему казалось, что он чувствует даже вкус этой жижи.
Айк сжал губы; пахло сырым мясом, но здесь не было никакого мяса, только его люди. Какая страшная мысль. Наконец Айк зацепил рукой провод своего фонаря, встал на ноги, нащупал и сам фонарь.
Раздался странный звук, то ли вдалеке, то ли поблизости. Перебарывая панику, Айк несколько раз щелкнул кнопкой фонаря. То же самое, что пытаться высечь огонь, когда тебя обступают волки. Опять тот же звук. На этот раз Айк расслышал. Кто-то царапает по камню ногтями? Или крысы? Запах крови усилился.
Что здесь происходит?! Айк чертыхнулся в адрес фонаря. Провел пальцами по стеклу, стараясь найти трещину. Осторожно встряхнул, с ужасом ожидая, что звякнет разбитое стекло.
